пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅ пїЅпїЅ

[Zabava]

Нда! Однако! Долго думала над твоим сообщением, Тина. Почти как Лоханкин
Полагаю, что в России просто все бывшие пустоты уже заняты грязью, и за века наладился круг естественного обращения российской грязи в условиях хронической неуборки. Такая экосистема стабильная, сколько б ни пришло, столько же утрамбуется-развеется пылью, осядет. А во Франции с этим засада - привыкли ее убирать, и вот, отпустив ей удила, имеют большую внезапную и ощутимую загрязненность.

[Kaizer]

Для меня в окрестности не хватает грязности.
Для тебя в окружности не хватает чистости.
От моей-то внешности - ветерок заразности.
От твоей наружности - ветерок лучистости.
А в моей бездельности - целиком оплошности.
А в твоей обратности - ни одной погрешности.
У меня в постельности возникают пошлости.
У тебя в кроватности ни на йоту грешности.
У моей натужности - ореол опасности.
У твоей любезности - ореол известности.
Я своей ненужностью создаю напрасности.
Ты своей чудесностью создаешь полезности.
От избытка вредности я читаю гадости.
Ты,мешая разности, получаешь вкусности.
Но в твоей запретности - недостаток радости.
А в моей развязности - недостаток грустности...
____________

подсмотрено тут: http://doddy.livejournal.com/
_________________
"...И по поводу равноправия полов. Я считаю, что жена имеет право делать все, что ей захочется. Лишь бы это было вкусно!"

[Tina]

[Tina]

Необыкновенная история Кати Батоновой
Эта история началась задолго до описываемых дней. Возможно, ее начало следовало бы вести от восстания матросов на одном из императорских броненосцев. Или с момента, когда молодой часовщик, незадолго до этого впервые ставший отцом, открыл в себе дар управления временем. Но подлинное начало все же пришлось на тот день, когда юная горничная, сопровождавшая на прогулке графиню, вдруг узрела чудо: на нижних ступеньках Большой городской лестницы сгустился невиданный радужный туман, и из него прямо к Пелагее выкатилась большая вместительная коляска. Она летела вверх по ступенькам с необыкновенной легкостью и быстротой, «словно бы ее несли ангелы», как рассказывала потом Пелагея. В последний раз подпрыгнув на верхней ступеньке, она прочно и удобно угнездилась костяной ручкой прямо в руках оторопевшей барышни.

Ничто не могло убедить Пелагею, что обретенное столь чудесным образом дитя недостойно ласки и внимания. Ни возмущенное шиканье графини, в конце концов уволившей строптивую служанку, ни последующее полуголодное существование, пока она наконец не устроилась сестрой милосердия в дом призрения для благородных дам - ничто было не в силах поколебать ее твердую веру в то, что отмеченное печатью чуда дитя ждет особая божья милость.

Ну и что, что личико малышки украшали не ямочки на пухлых щечках, а глубокие морщинки и бородавка, а в ответ на простой вопрос «Как тебя зовут, детка?» она отвечала хриплым баском: «Катерина Никитична Батонова»? В конце концов, дитя не виновато в этом! И ведь какое чудо - эта девочка стала желанной собеседницей, просто душой компании почтенных матрон! Наряженная в крошечный пеньюар, снятый с куклы, малышка, мягко грассируя, рассказывала подчас такие диковины, что престарелые дамы только прыскали в кружевные платочки.

Категорически отвергала Катерина и обычную для младенцев соску. Со временем Пелагея приноровилась готовить ей вместо манной кашки и овсянки паровые котлетки и щи, которые дитя уминало с умилительным аппетитом. Не могла она только привыкнуть к одной досадной привычке своей малолетней подопечной: после ужина Катерина просила поднести ее ближе к камину, где за неспешной беседой с удовольствием выкуривала парочку-другую пахитосок.

И еще одно смущало Пелагею - иной раз, наскучив энциклопедиями, которые она прочитала в неимоверном количестве, Катерина вдруг принималась за чтение старых, порыжевших журналов с французской модой и недовольно хмыкала при виде корсетов, упоминая какой-то неведомый «bust halter».

Дни шли за днями. Отшумела гражданская война, пароход с графиней отчалил к туманным берегам Шанхая, дом призрения трижды грабили, унося все вещи и продукты, оставляя, однако, в живых его обитателей. То, что дом счастливо избежал террора, Пелагея объясняла только присутствием незримого ангела Катерины. Помимо ангела над домом призрения взял шефство городской губком.

Теперь Пелагея частенько отлучалась на собрания и прибегала в красной косынке, вся раскрасневшаяся и воодушевленная. Катерина уже резво передвигалась по дому, стуча клюкой и наводя порядок одним своим строгим взором.
За эти годы ее личико заметно расправилось, и Пелагея от души радовалась, видя, как действенна материнская забота.
К концу двенадцатого года своей жизни Катерина впервые попала в Москву. Произошло это благодаря тому, что Пелагея стала делегатом рабоче-крестьянского съезда. Еще и сейчас можно найти архивные фото, где рядом с красноармейцем и рабочим сидит крохотная старушка в теплой шали - Пелагея не решалась оставить ее в гостинице и повсюду брала с собой. Здесь они и встретились впервые с бравым военачальником, героем Революции, чей пламенный взор и вороной чуб навеки приковали к нему сердце Пелагеи.

Герой Революции ничего не имел против того, чтобы его любимая переехала к нему вместе со своей странной дочуркой. В большом просторном доме комдива и без того толклось много народу - его тети, двоюродные племянницы и даже старинные друзья его смешливой жены. Не насторожило его даже то, что один из них стал большим чином в «органах». Это его и погубило.

Однажды вечером на исходе лета комдива прямо с дачи увезли в черной машине. Катерина, выбежавшая вместе со всеми провожать своего названого отца, осталась растерянно стоять на пыльной дороге, уже предчувствуя, что никогда его больше не увидит. По ее румяной морщинистой щеке тихо скользнула слеза.


Дальше здесь: http://www.kleo.ru/items/contest/the_curious_case_of_katya_batonova.shtml
_________________
Не будите во мне стерву! Она и так, бедняжка, не высыпается.

[Kaizer]

Иногда идешь по улице, и вдруг – кап-кап – дождик начался. Ты шаги убыстряешь, глаза вверх поднимаешь, а сам думаешь: «Блин, зонтика то нету», потом по сторонам оглядываешься, под какой козырек спрятаться можно, и тоже ничего не видишь. Беспокойство такое гаденькое внутри поселяется.

И тут – бабах – молния, гром, ливень мощнейший. Ты не успеваешь даже несколько шагов сделать, как оказываешься мокрый насквозь. То есть, мокрое вообще все, включая носки и трусы.

…И вот в этот самый момент к тебе ТАКОЙ пофигизм приходит! Так как-то радостно становится и свободно, что уже не надо переживать, волноваться, уже все равно все влажное, за спину течет, с волос капает. И ты шаги замедляешь и идешь, как дурак, со счастливой улыбкой прямо по самым глубоким лужам и… здорово так… И так хорошо…

И странно: если бы ты вымок чуть-чуть - ты бы расстроился, тебе было бы неприятно идти, ты бы ежился и переживал, а тут напитался этой влагой целиком, как губка, и…счастье… А главное, специально же себя в жизни не заставишь выйти под дождь и промокнуть, чтобы этот момента кайфа ощутить. И дождь сначала, пока ты ему противишься, он враг, враг, а потом, когда ты уже весь мокрый, ты его принимаешь, и он – бац – и… друг…

Вот бы и с проблемами также научиться…
_________________
"...И по поводу равноправия полов. Я считаю, что жена имеет право делать все, что ей захочется. Лишь бы это было вкусно!"

[Tina]

Гришковец опять.
_________________
Не будите во мне стерву! Она и так, бедняжка, не высыпается.

[Kaizer]

Чук по прозвищу Гек сидел на дереве. И не просто на дереве. Он сидел на самом высоком кедре и офигевал. Впервые в жизни он увидел, что земля круглая. Увидел, глядя на раскинувшуюся внизу тайгу. Тайга была везде! Она уходила за горизонт, и по краям было видно, как закругляется наша планетка, какая она маленькая и беззащитная.
«Ой, чой-то я разбабился, - подумал Чук и заорал: Ешкин коооотттт!». Эха не было. Кедр колбасило из стороны в сторону и Чук при каждом качке вспоминал, как он шел пьяный вдрызг по Магадану, пиная урны, и его примерно также качало. А напился он потому, что увидел всю ту «прелесть» в которой ему предстояло работать последующие три года. По распределению после института он попал на Север. И Магадан был – всего лишь пересылочным пунктом, где он дооформлял некоторые документы и должен был ехать еще глубже – за тайгу – в тундру. Чук был «столичной штучкой», и перспектива «загнить в глубинке» его убивала, поэтому в пятницу он напился и разбил окно в магазине «Океан». Правильно! Ведь там были нарисованы северные олени. «Из-за вас все», - сказал Чук, и запустил в окно каменюкой.
Его поймали, арестовали, велели паспорт показать.
А в отделении майор вдоволь насмеявшись над Чукиным именем и разговорившись, предложил пойти с ним «пошишковать». Видимо, таким образом он избавлял свой участок от хлопот, которые мог принести пьяный, разочарованный жизнью бывший студент, оставшись в городе еще на три дня.
И вот Чук сидел на дереве. Было круто. Нет, он, конечно, ходил в походы, но никогда не видел столько деревьев толщиной не меньше двух обхватов. Было круто.
- «Эй, - закричал майор снизу, - ты там прирос?! Давай сшибай шишки, да спускайся». Гек снял с руки продетую в петлю палку и принялся дубасить по веткам. Шишки, гулко стуча, посыпались вниз. Жаль, но в майора он ни разу не попал…
Майор был толстым и сам на деревья не лазил, он молотил по ним специальной колотушкой, которую нашел здесь же, в тайге. Для Чука это было очень странно. Возле ключа с ледяной водицей лежал деревянный ковшик, по дороге они встретили поваленную сосну, под которой лежала лопата и еще несколько непонятного вида инструментов. Все это было ОБЩЕЕ, как и тайга. Никто этого не забирал, а пользовался и оставлял на месте. И Чуку было странно и удивительно.
…Собрав шишки в мешки, Чук завозмущался, как они все это потащат, но майор его успокоил, сказал: «Тащим только до сосны». Всего то восемь мешков, да по полкилометра туда-обратно. Веселуха.
У сосны они снова высыпали шишки на землю и принялись дубасить их обработанными под большую расческу деревяшками. Шишки рассыпались и возле сосны росла куча шелухи напополам с орехами. «Я этого перебирать не буду, - думал Чук, - я не Золушка». Но майор достал кусок брезента, повесил его в трех метрах от себя между ветками и принялся кидать совковой лопатой всю шишковую мешанину на брезент.
Это было супер! Вся легкая шелуха по дороге осыпалась, а тяжелые кедровые орехи ударялись в брезент и аккуратной кучкой оставались внизу. Просто, как все гениальное...
…Ноги гудели от долгой ходьбы по бурелому, все тело ломило. Пахло смолой и пели птицы. И что-то было. Какая-то мощь, сила, спокойствие, мудрость жила в этом лесу. Тайга. А еще они видели марала и двух лосей. – А может здесь не так уж и плохо, - подумал Чук, перед сном. Спал он, как убитый.
… А послезавтра он ехал поближе к Полярному Кругу. «Чукчи, якуты, ненцы и нанайцы ждут тебя», - сказал ему майор на прощанье. «Встретишь там старого Сапсегая – передавай ему привет от меня. А будешь в Магадане – где участок знаешь, заходи».
… УАЗик гудел и укачивал. «Увезу тебя я в тундру», - крутилось в голове у Чука. Север молчал…
_________________
"...И по поводу равноправия полов. Я считаю, что жена имеет право делать все, что ей захочется. Лишь бы это было вкусно!"

[Kaizer]

Сорри, если ето уже где-то было.

Урок литературы

“ Учитель: - Сегодня мы поэкспериментируем с новой формой творчества, с так называемым тандем-рассказом. Суть крайне проста. Каждый из вас объединится в пару с человеком, который сидит непосредственно справа от вас. Затем один из вас напишет первый абзац короткого рассказа.

Нижеследующее - работа двух моих студентов: Ребекки и Гэри ”

РАССКАЗ
“ (первый абзац Ребекки)
Поначалу, Лори никак не могла решить, какого же чая она хочет. Ромашковый, который был ее любимым ленивыми домашними вечерами, теперь слишком настойчиво напоминал о Карле, однажды сказавшем, в лучшие времена, что ромашковый ему нравится. Но сейчас она чувствовала, что обязана, любой ценой, выбросить Карла из головы. Его собственническое отношение удушало, и если она слишком долго о нем думала, ее астма вновь напоминала о себе. Так что ромашковый исключался вне всякого сомнения.

(второй абзац Гэри)
Тем временем, у старшего сержанта Карла Харриса, лидера атакующего эскадрона, зависшего сейчас на орбите Скайлона 4, были дела поважнее, чем думать о нервах легкомысленной бабенки с астмой по имени Лори, с которой он где-то год назад провел одну сладкую ночку. "Сержант Харрис Геостанции 17", произнес он в трансгалактический коммуникатор, "Заняли полярную орбиту. Пока никаких признаков сопротивления..." Но прежде, чем он успел отключится, голубоватый поток частиц вспыхнул из ниоткуда и пробил дыру в грузовом отсеке его корабля. Удар от прямого попадания вырвал его из кресла и швырнул через кабину. ”
“ (Ребекка)
Он ударился головой и почти сразу умер, но не раньше, чем почувствовал последний укол сожаления о том, что психологически обошелся грубо и жестоко с единственной женщиной, которая когда-то испытывала к нему чувства. Вскоре после этого, Земля прекратила бессмысленные враждебные действия против мирных фермеров на Скайлоне 4. "Конгресс принимает закон о полном прекращении войн и космических путешествий", прочитала Лори в газете однажды утром. Новость одновременно радовала и нагоняла тоску. Она выглянула из окна, мечтая о своей молодости, когда дни текли неторопливо и беззаботно, и не было газет, чтобы их читать, и не было телевидения, чтобы отвлекать ее от ощущения невинного чуда, исходящего от всех прекрасных вещей вокруг нее. "И почему приходится терять невинность, чтобы стать женщиной?", задумчиво и с тоской произнесла она.

(Гэри)
Но она и понятия не имела, что жить ей оставалось меньше десяти секунд. В тысяче миль над городом Ануудрианский корабль-матка выпустил свои первые литиевые реактивные ракеты. Тупые безответственные пацифисты, протащившие через конгресс "Пакт об Одностороннем Аэрокосмическом Разоружении", оставили Землю беззащитной мишенью для враждебных инопланетных империй, намеревавшихся уничтожить человеческую расу. Уже через два часа после принятия пакта ануудрианские корабли направлялись к Земле, имея достаточно огневой мощи, чтобы разнести в пыль целую планету. Литиевые реактивные ракеты беспрепятственно вошли в атмосферу. Президент, в своем сверхсекретном мобильном штабе на подводной лодке, залегшей на дне океана у берегов острова Гуам, почувствовал невообразимо мощный взрыв, испаривший бедную, глупенькую Лори и 85 миллионов других американцев. Президент ударил кулаком по столу для совещаний. "Мы не можем этого допускать! Я наложу вето на этот пакт! Вынесем их к чертям с нашего неба!".

(Ребекка)
Это абсурд. Я отказываюсь участвовать в этой насмешке над литературой. Мой соавтор - жестокий, шовинистический, полуграмотный подросток.

(Гэри)
Да ну? Ладно, ты эгоистичная нудная неврастеничка, чьи литературные потуги - эквивалент валиума. "Ох, выпить мне ромашкового чая? Или я должна попробовать какой-нибудь другой сорт ЭТОГО ГРЕБАННОГО ЧАЯ? Ох, нет, я ведь такая легкомысленная бабенка, которая читает слишком много романов Даниэллы Стилл".

(Ребекка)
Засранец

(Гэри)
Сука

(Ребекка)
ПОШЕЛ ТЫ, НЕАНДЕРТАЛЕЦ!

(Гэри)
Иди, попей чайку, шлюшка.

(Учитель)
5+ Мне правда понравилось.
_________________
"...И по поводу равноправия полов. Я считаю, что жена имеет право делать все, что ей захочется. Лишь бы это было вкусно!"

[Kaizer]

- Несмотря на сложные погодные условия, комбайнеры Краснодарья собрали рекордный урожай зерновых...
Голос красавицы-ведущей программы «Время» захлебывался и искрился счастьем. Максим мысленно попытался продолжить декольте диктора.
От воображенной картинки захватывало дух.
Яцкевич покосился на сидевшего на соседней табуретке Серегу Федотова. Очевидно, его тоже очень волновало состояние народного хозяйства социалистической Родины, так как Федотов открыв рот и выпятив голубые глаза пялился на экран.
Внезапно голос диктора прервался. Макс перевел взгляд на телевизор.
Красавица сидела в напряженной позе и ничего не говорила.
Что-то было не так.
«Какой к черту урожай в феврале?» - Сообразил Максим. Впервые он видел накладку в программе «Время». – «Это интересно» - Ухмыльнулся он.
Сексапильную ведущую сменил мужик в пиджаке, из-за тонких очков похожий на Горбачева. Он, что-то долго рассказывал о стремлении руководства Соединенных Штатов к войне, о коварных ракетах «Першинг-2» и о стремлении советского народа к миру.

Дверь спального помещения отворилась, и в зал, пошатываясь и зажимая руками пах вошел Фархат Наебов. Он что-то простонал по-таджикски, и побрел за двухэтажный ряд коек. Вскоре раздался скрип пружин и смуглые солдаты, узбеки, казахи и таджики, которых объединяло общее, презрительное название - «чурки», потянулись к упавшему товарищу.
Максим удивился. Происходило нечто экстраординарное. Согласно статусу новобранца, прослужившего в армии менее шести месяцев, то есть «духа», Фархату было неположено лежать во время обязательного просмотра программы «Время».
«Ну ладно». - Подумал Макс. - «Если есть проблемы - меня позовут».
Несмотря на то, что он был из Белоруссии, благодаря своему нерусскому, восточному виду Яцкевича любили «чурки», и в случае затруднений обращались к нему. Ведь, если они были презираемы своими бледнокожими сослуживцами за свое среднеазиатское происхождение, Максу приходилось еще тяжелее, так как он был единственный в роте «жидом».

На экране вновь появилась так сильно понравившаяся солдатам ведущая, но Максим так и не успел узнать, что же произошло со сбором урожая. Его позвали.

- Яцек! Ыды суда! - Зарокотал из-за кроватей Чингиз-Хан.
Максим встал с табуретки и пошел выяснять, что случилось с Наебывым.
На расстеленной кровати лежал обнаженный таджик. Он стонал, прижимая ладонью причинное место.
- Что случилось? - Спросил Макс.
- Руку убэры! - Приказал Чингиз-Хан Фархату. Лежащий, неохотно убрал руку и Максим закусил губу что бы не расхохотаться. Невероятного, фиолетового цвета, обрезанный детородный орган таджика контрастировал с белой простыней. Яцкевич посмотрел на суровое, насупленное лицо Чингиз-Хана и перевел дух. Смеяться в этой ситуации было чрезвычайно рискованно, и он решил подумать о чем-то плохом, например, о капитане Мамырко.
Наконец, когда Максим обрел ровное дыхание, он спросил у завсклада:
- А почему у него сосиска фиолетовая?
Казах исподлобья посмотрел на него и буркнул:
- Цвэт такой.
- А почему цвет такой? - Не унимался Макс. - Он что, чернильницу изнасиловал?
Навазов не находил ничего забавного в травме соплеменника и тяжело, исподлобья окинул Яцкевича свинцовым взглядом.
- Никого он нэ насиловал. Его током ударило.
Переждав первый, истерический всхлип, Макс все-таки не удержался от вопроса:
- Это куда же он свой прибор засунул?
- Ныкуда он не засовывал! - В негодовании Чингиз-Хан вскочил. - Он на столб отлил! А вы, связисты, херовые провода кладете! Вот его по концу и закоротило!
Максим с хрипом глубоко выдохнул, согнулся и упал на пол. Слезы катились по его щекам. Чтобы не зайтись в истерическом хохоте он до крови закусил губу и бился головой о пол.
- Ой, живот! Живот! - Рыдал он подвывая. – Ой, схватило! Ой, не могу!
Наверху молчали. Телевизор бубнил, рассказывая об успехе советских хоккеистов.
- Ох, больно! - Он вылез из под кровати и взглянул на окаменевшие азиатские лица. - Ох, в сортир надо! - Максим вытирал слезы с покрасневшей рожи. Смеяться было страшно и стыдно, но ничего с собой поделать он не мог.
- Харэ ржать! Сэйчас пуговицу в грудыне утоплу! - Мрачно пообещал Чингиз-Хан. - Что делать надо? Нэ отвалится? Работат будэт?
Максим закрыл глаза и снова представил себе оскаленного капитана Мамырко. Он успокоился, но стоило взглянуть на фиолетовый конец несчастного Наебова, как он опять завыл и сильно закусил руку.
Как и обещал кладовщик, за этим последовал сильнейший удар в грудь. Макс вылетел в коридор и ударился затылком о столб. Он сполз на пол, хватая воздух округлившимся ртом.
- Ну! – Грозно спросил кривоногий «дед». – Лэчить как? Делать, что?
Яцкевич перевел дух.
- Что делать? Что делать? Что, я фельдшер что ли? Намажьте йодом, и пусть отдыхает до утра. - Закряхтел он обиженно. Спустя секунду, получив первоначальное ускорение от сурового завсклада мимо пронесся Ибрагимов.

Скучающие, короткостриженные связисты смотрели на экран, по которому ползли строчки сообщавшие, что завтра в Уфе от 12 до 15 градусов мороза.
- Мужики! - Возбужденно начал Яцкевич - Там Наебов такое учудил! - Солдаты роты связи, не дослушав прогноз погоды, повернулись к Максу, но договорить он не успел. Задыхаясь, Ибрагимов вернулся с пузырьком йода и казарму потряс чудовищный вопль.
- Мама. - Тихо произнес Максим. - Сейчас меня убьют.
- Беги на ЗАС*! - Крикнул Серега Федотов.
* ЗАС – засекречивающая аппаратура связи.

Уже в дверях Макс увидел, как из прохода вылетел Чингиз-Хан, и не вписавшись в поворот опрокинул несколько табуреток с сидящими на них солдатами. Возле уха просвистел брошенный кем-то сапог.
- Куда?! - Закричал старшина расставляя руки, но его крик не мог остановить, ни спасающего свою жизнь Яцкевича, ни жаждущих мести узбеков. Он заметил, как на выходе из казармы, двое бросили в снег лопаты и присоединились к растущей толпе преследователей. Там уже были не только казахи и таджики.
Охотничий азарт увлекал всех встречавшихся на пути. Никто не хотел упустить неожиданного развлечения.
«Дружба народов» - Подумал Максим, вбежав на «минное поле» и перепрыгивая через первую яму. - «Это когда русский, литовец и грузин бьют жида».
На минном поле, преимущество ежедневно, по несколько раз пересекавшего это коварное место связиста становилось очевидным. С криками преследователи проваливались в ямы, и толпа пытавшихся догнать горе-врачевателя редела. Последние, не провалившиеся, но и не знавшие в чем дело, и зачем нужно поймать Максима, остановились.
Тяжело дыша Макс отодвинул тяжеленную, бронированную дверь и начал спускаться в подземный командный пункт связи.

На ЗАСе было жарко. Что такое - экономия электроэнергии, несмотря на призывы Горбачева, в Советской армии не знали. Сержант Дюбков лежал на столе и читал растрепанную книгу без обложки. В нарушении всех приказов дверь была незаперта.
- Ты, Яцек? - Спросил он задыхающегося Максима.
- Нет. - Отрицал тот очевидное.
- А кто на вечернюю поверку пойдет? По боевому расписанию, здесь только один.
- Витька! Выручай! Не могу я в роту идти.
- Почему? - Дюбков сел на стол и заболтал босыми ногами.
- Ты не поверишь. Наебову по концу током ударило.
- Что?! - Изумился сержант. - Ну а ты тут причем?
- А я посоветовал ему член йодом намазать. Вот теперь все чурки меня хотят убить.
Виктор захохотал, хлопая себя по волосатому животу. Отсмеявшись, он вытер слезы и хлопнул Яцкевича по спине.
- Даже не знаю, кто из вас дурнее. А как его ударило?
- Он на столб отлил.
Сержант снова зашелся в припадке хохота. Он опять лег на стол и сучил в воздухе ногами.
- Ну, Витька! - Взмолился Максим. – Ну, на одну ночь, Ну ведь не проснусь я завтра в казарме!
Дюбков перестал смеяться и начал деловито наматывать портянки.
- Ладно. Ночуй здесь. Даю тебе срок до обеда. Давно я солнца не видел. Завещание успеешь написать. А там, может, остынут. Убьют тебя не больно. Выручал ты меня.
- Ой, спасибо!
- Спасибом не отделаешься. Чтоб завтра мне была пачка сигарет.
- Полпачки.
- Пачка. Можно «Астры».
- Половина. Имей совесть товарищ сержант. Забыл, как я тебя от Мамырки отмазал?
- Ну ладно. Полпачки. Пошел я.
Сержант накинул шинель и вышел.
Минут через десять в дверь забарабанили.
- Кто? - Спросил Макс со сжавшимся сердцем.
- Выходи, Яцкевич! Рэзать тебя будем! - Закричал Чингиз-Хан.
- Не могу. - Было страшно. - Занят я очень.
- Кутын ге сэке, джалаб! Выходы, казел!
Удары усилились. Максим представил себе Навазова сжимавшего кулаки с налитыми кровью маленькими глазками и ничего не ответил.
- Выходы, если ты мущина!
Яцкевич подошел к двери. Пока он на ЗАСе, он в безопасности.
- А сколько вас? - Спросил он.
- Шэсть. - Сказал кладовщик. - Нэт. Уже сэмь.
- Но ведь я только один раз мужчина. - Резонно заметил Максим. - Я не семь раз мужчина...
Мощный удар потряс оббитую железом дверь.
- Так. - Железным тоном заявил он. - А вот это уже попытка взлома операционной станции ЗАС. Нарушение режима секретности. До семи лет лишения свободы.
- Выходы, сука! - Остывающим голосом приказал кладовщик.
- Я немедленно звоню майору Телегину. Он придет, вот с ним и разбирайтесь.
По лестнице застучали сапоги убегающих. Оперуполномоченный КГБ, майор Телегин внушал узбекам иррациональный ужас. Максим сел на стул перед коммутатором и задумался.
Время до утра было. Но что дальше? После обеда Дюбков погонит его в роту. Он «дед», ему не возразишь. Ожог йодом слизистой через какое-то время пройдет. Но это может занять несколько дней. Если фельдшер Ванька-рыжий даст Фархату справку о потере трудоспособности на это время, то таджик его простит. Но Чингиз-Хан...
Максим представил себе свирепый оскал потомка владельцев кривых ятаганов и поежился.
М-да… Надо придумать что-то другое. Что? О! Появилась идея. Узбеки народ доверчивый и далекий от медицины. «Ладно. Поговорим с Ванькой - рыжим. Хорошо, что его вернули в медпункт».

Фаехат Наебов был из той породы людей, которым судьба подкидывала самые тяжелые испытания. Чего только стоила его фамилия?! Несчастному, от природы хилому таджику не везло абсолютно и постоянно. Металлические предметы падали на его ноги и другие части тела ежедневно. Если в казарме забивалась канализация – дневальным, которому приходилось, по локоть в унитаз, ее прочищать был непременно Фархат. Когда его по невероятному везению отпустили в увольнительную – таджик заснул на скамейке парка культуры и отдыха, сняв непривычные ему, жмущие парадные ботинки. Их, естественно, украли. Возможно, хотели подшутить, но солдат вернулся из города в носках. Как ни странно, но он не встретил армейский патруль, который его непременно бы арестовал за нарушение формы одежды. Вряд ли патрульным приходилось сталкиваться с подобным, но на чувство юмора гарнизонных шакалов рассчитывать не приходилось. Таджика, наверняка, ожидала бы недельная отсидка на губе.
Именно ему, фельдшер покрасил голову зеленкой, заставив предварительно эту голову побрить.
За эту медицинскую процедуру, дед советской армии был изгнан из медпункта. На его счастье ненадолго.
Комиссия, со многими звездами на погонах, проверяла возможность воронежского полка ПВО сохранить боеспособность в случае ядерного взрыва.
Никого не волновало, что пострадавших от радиации, фельдшер смог бы помазать зеленкой, или накормить аспирином. Проверяющим нужна была причина объявить полк небоеготовым.
Поэтому Ваня был срочно возвращен, медпункт получил дополнительный запас бинтов и аспирина. Единственной утратой стало исчезновение из запертого и опечатанного сейфа почти полной канистры спирта. Ухмыляющийся начхоз объяснил, что спирт, как и керосин особо текучая жидкость и вероятно просочилась между атомами железных стен сейфа.
Так или иначе, фельдшер был единственной надеждой Максима.
Он пошел в аппаратную и набрал на телефоне номер медпункта.
- Але? – Раздался недовольный, полусонный голос солдата, гордо называвшего себя «доктор». Ваня был «дедом», потерявшим надежду на ранний дембель. Поэтому, вместо положенного: «дежурный медслужбы, ефрейтор Краснов слушает», отвечал по граждански развязано.
- Привет, Ваня. Как поживаешь? Дембельский альбом уже готов? – Яцкевич хотел подмазаться к «деду», напомнив о близкой свободе. Но расчет был неверен. Чаявший скорое избавление от портянок и тупоголового начальства, ефрейтор психанул.
- Да едрена вошь!! Ты хоть не напоминай! Тебя тут «чурки» по всему полку ищут! Поймают – в лучшем случае кастрируют, в худшем – на кол посадят! – Кричал он.
Максим вздохнул. Он знал, что ожидающие освобождения из советской армии часто страдают нервными срывами. Не так давно его друг, Мамука Самушия, который очень обижался, когда его называли грузином, гордо заявляя, что он мегрел, совсем поехал мозгами и пытался топором срубить 20-и метровую антенну радио-релейной станции «Циклоида».

- Ну, не обижайся, Ванька. Я поэтому тебе и звоню. Надо как-то от них отвязаться. Может, скажешь им, что йодолечение укрепляет половую железу?
- Да? Тогда все эти идиоты йодом перемажутся. Ты что, «чурок» не знаешь? Их же в горах вертолетами ловили.
Максу было неприятно, что всех узбеков, таджиков и казахов так оскорбляли. Конечно, многие из них были безграмотны, но среди «чурок» были и его друзья. Тем не менее, возражать фельдшеру, он не смел.
- Ванюша, - залебезил связист – вся надежда на тебя. Ну, скажи им, что от электрического удара по члену – самое действенное средство – намазать йодом. Но ведь это правда! Меня однажды ударило, я помазал йодом, и все прошло... Только жгло немножко… - Максим был в отчаянии.
- Два пузыря. – Коротко назвал цену дед.
- Что, два пузыря? – Не понял Макс.
- Два пузыря водяры. – Пояснил Иван. – И я знаю, как их убедить. Иначе, тебе Чингиз-Хан лопату в задницу вставит. И повернет.

Макс передернулся. Перспектива – быть нанизанным на саперную лопатку, выглядела вполне реальной. В особенности его удручал последующий поворот шанцевого инструмента.

- Ну, ладно. Но что же ты им скажешь?
В трубке щелкнуло и что-то завыло. Максим услышал, как фельдшер кашляет, затем пьет воду.
- Если мазали 3-х процентным раствором, - Ваня высморкался - скажу, что надо было полуторапроцентным.
- А если полуторапроцентным?
- Ну, значит, надо было – беспроцентным. Ты мне не веришь? Я врач или что? В крайнем случае, пообещай, что тебе из Израиля половой протез пришлют.

Максим перевел дух. Забрезжила надежда. Но найти две бутылки водки было нереально.
- Вань, а Вань. – Жалобно спросил Яцкевич. – Ну, где же я найду два пузыря?
- А это уже не твои проблемы. Бутылка – пять пятьдесят. Давай одиннадцать рублей, и ты спасен.
Солдат задумался. Найди деньги, было намного легче, чем водку в стране осушенной ветрами перестройки.
Но и деньги, советскому солдату взять было негде. Тем более, что Иван не станет ждать, пока Максу пришлют родители. Через два дня им должны выдать денежное пособие, но его недостаточно, а одолжить у кого-нибудь, огромную сумму в четыре рубля было маловероятно.

Очевидно, что солдатская получка – 7 рублей в месяц, рассчитывалась из потребности курящих покупать пачку самых дешевых сигарет, 25-копеечной «Астры», в день. Так что, даже если месяц стрелять сигареты и подбирать окурки – все равно не уложиться.

Последний вариант – сапоги.
Два месяца назад, Яцкевич разгружая вагон с амуницией, сумел украсть, пронести через КПП и спрятать возле свинарника новенькие, кожаные, офицерские сапоги.
Для собиравшегося на дембель фельдшера, они были бы очень кстати, но размер обуви – тридцать девять, что, явно было мало на огромную лапу ефрейтора.
Ладно. Надо попробовать. Предложить все равно, больше нечего.

- Слышь, Ваня? – Позвал Максим, после длительной паузы.
- Не глухой. Короче, завтра я поговорю с Чингиз-Ханом, после получки – деньги в медпункт. Все Ясно?
- А сапоги не купишь?
- Какие?
- Новые, офицерские, правда, размер не твой.
- Пойдет. Бутылка.
- Каждый. – Торговался Максим.
- Оба. Или готовься к «секир башка».
- Как хочешь. – Макс был притворно равнодушен. Он понимал, что ефрейтор, обладая правом выхода в город и регулярно выезжая в другие части, где кормил аспирином и мазал зеленкой всех жаждущих и страждущих может обменять сапоги на что-нибудь весьма ценное. – После получки получишь свои 11 рублей.
- Вот ведь, жидяра.. – Было заметно, что Иван не хочет упускать предмет будущего торга. – Сапоги и четыре пятьдесят.
- Три.
- Достал ты меня, Яцек! Все! Три пятьдесят! – Фельдшер бросил трубку.
Максим положил свою, и облегченно вздохнул. Завтра придет Дюбков, и они будут чистить шифровальные доски и менять коды в обеих станциях. Пришло время делать месячный регламент, так что он вернется в роту только к ужину. Чингиа-Хана уже можно будет не опасаться.

Макс свернул ватные штаны, заменяющие подушку, выключил свет и лег на стол, накрывшись шинелью.
Устраиваясь поудобнее он думал о том, что правы были авторы дурацкой, популярной песенки, хотя они вряд ли были в армии, и скорее всего, имели в виду совсем другое, что-нибудь патриотическое,.
- Не так-то просто в наше время быть солдатом… - промурлыкал он засыпая.
_________________
"...И по поводу равноправия полов. Я считаю, что жена имеет право делать все, что ей захочется. Лишь бы это было вкусно!"

[Zabougornov]

Хороший рассказ! А кто автор?
_________________
A la guerre comme a la guerre или вторая редакция Забугорнова

[Kaizer]

Автор подписывается kak "dka130". Взято с ресурса: kpnemo.ru
_________________
"...И по поводу равноправия полов. Я считаю, что жена имеет право делать все, что ей захочется. Лишь бы это было вкусно!"